“Мои Мамаи”. Журнал “Антиквар” №12 (79), 2013

антиквар 2013Снимок5  Снимок4Снимок6  Снимок7   Снимок8Снимок3Снимок9

Новый год в галерее «КалитаАртКлуб» встретят в окружении украинских пейзажей и легендарных Мамаев, созданных киевской художницей Катериной Косьяненко. Её персональная выставка — уже двенадцатая — открылась здесь 6 декабря, накануне дня святой Екатерины.

 Катерина Косьяненко родилась в Киеве. Учи­лась в РХСШ им. Т. Шевченко. В 2002 г. окончила театрально-декорационное отделение Национальной академии изобразительного искусства и архитекту­ры (мастерская Д. Лидера), в 2005м — ассистентуру- стажировку в живописной мастерской проф. В. Гурина. В 2009 г. стажировалась в парижской резиденции Cité internationale des arts, в 2011 г. — в Краковской академии изобразительного искусства им. Яна Матейко.

Член Национального союза художников Украины и польской ассоциации «Искусство без границ».

Среди наград — серебряная медаль Академии ис­кусств Украины, первая премия на парижском Осен­нем салоне 2003 г., премия и медаль «Лоренцо Вели­колепного» на VII биеннале современного искусства во Флоренции.

— Как давно вы начали работу над циклом картин о Мамаях?

— Мои первые Мамаи и Мама­ивны появились в 2006 г. Сейчас уже трудно вспомнить в точности, как я пришла к этой теме, но как раз в то время я стала задумываться о ге­роизме отдельной личности, о герое, который есть в каждом человеке. Персонификацией такого героя стал в моём представлении козак Мамай. Я намеренно произношу «козак», чтобы подчеркнуть его «украинскость». Мне кажется важным, что в русскоязычной литературе XIX в. достаточно часто используется имен­но этот вариант написания, если речь идёт о запорожцах. Разумеется, это мифический персонаж, но наверня­ка существовали какие‑то реальные люди, послужившие прототипами.

Относительно происхождения образа Мамая существуют разные версии: пишут, например, что это украинская интерпретация Будды — из‑за узнаваемой позы и отрешённого вида, а иногда в нём видят «козака-заморочника», колдуна, который умел обращаться волком, невидимым проникать к врагу, шпионить, вли­ять на природные явления. Предпо­ложений много, но факт один: образ Мамая стал настолько близок людям, что превратился в своего рода народ­ную икону, которая была практически в каждом украинском доме. То есть этот персонаж казался не менее важ­ным, чем святые, воспринимался как герой-защитник. Когда я начала писать первые картины на этот сюжет, то старалась не отступать от «иконо­графии», соблюдать историческую до­стоверность в изображении костюмов, оружия, предметов обихода, но затем перешла к более абстрактному осмыс­лению образа.

— Мамаи настолько символич­ны, что вопрос о национальной идее вашего творчества кажется излишним…

— Это наиболее очевидная ин­терпретация, хотя поначалу я вкла­дывала в свою серию несколько иное содержание. Мне хотелось расска­зать об общечеловеческих, вневре­менных понятиях и чувствах: счастье, боли, рождениях и потерях, любви и смерти. Ведь, проходя сквозь все испытания, че­ловек укрепляет свой дух. И именно поэтому ге­рой в моём понимании — не столько воин на поле боя, сколько воин духа. Я говорю не о подвигах, а о чём‑то более глубинном, потаённом — о внутрен­ней борьбе.

В какой‑то момент мне стало интересно, каким на самом деле был Мамай — не картинный, а на­стоящий? Кто его растил, какие пейзажи и какие люди его окружали… Во время учёбы в академии мне не раз приходилось воспроизводить во всех де­талях каноническую версию картины о Мамае, и, честно говоря, один и тот же повторяющийся эпизод с сидящим под дубом бандуристом поднадоел уже тогда. Захотелось узнать какие‑то другие обстоятель­ства его жизни, сделать некий исторический экс­курс, драматургическую раскладку его биографии. Теперь же, отойдя от жизнеописательности, серия о Мамае трансформируется в рассказ чём‑то вечном и абстрактном — о чувствах, переживаниях и духе.

Понятно, что символичность героя превращает серию о Мамаях в «код нации», и воспринимается большинством как выражение национальной идеи. Кто‑то насчитал в картине «Мои Мамаи» семнадцать лиц и соотнёс это с семнадцатью существовавши­ми куренями на Сечи — и это также было расценено как некая закодированность моего искусства. Хотя во время работы над полотном я решала исключи­тельно композиционные и колористические задачи и вовсе не считала, сколько людей на нём изображе­но. Но это обычная ситуация: художник задумывает что‑то одно, а картины потом живут своей жизнью.

— Вы принимали участие во многих за­рубежных выставках, конкурсах и пленэрах, стажировались в Париже и в Краковской академии. Насколько ценным ока­зался для вас этот опыт?

— Жизнь вдали от родной страны существенно влияет на мировоззрение, помогает вый­ти на новый уровень восприятия собственного творчества и искус­ства вообще. После длительного пребывания в Польше я пере­стала бояться чистой абстрак­ции, потому что даже в ней мож­но найти черты, характерные для той или иной национальной школы. У поляков, например, очень сильна декоративная жи­вописность, итальянцы — мастера цвета. Стало понятно, что нацио­нальные черты не обязательно должны проявляться в виде узна­ваемых символов или этнографи­ческих деталей: в изобразительном искусстве есть масса других спосо­бов передать дух и мысли, истори­чески присущие каждому народу.

До поездки в Польшу я посто­янно экспериментировала, при­нуждала себя к использованию каких‑то нехарактерных для меня художественных приёмов. По воз­вращении стала меньше думать о формальной стороне и позволила себе работать в более абстрактном и более эмоциональном ключе.

— На нынешней выставке вы представили немало пейзажей. Какое место занимают они в ци­кле работ о героях духа?

— Это новая выставка, и, есте­ственно, мне хотелось включить в экспозицию новые работы. По­скольку жизнеописательные кар­тины меня больше не вдохновляли, вполне закономерно возникла тема пейзажа как среды обитания Ма­мая, пространства, которое окружа­ет и формирует личность.

— А ваши Мамаивны: кто они — женщины-героини или спутницы героев?

— Без сомнения, это женщины-героини. Разве их жизнь не героич­на? Чего стоит одно только рожде­ние и воспитание ребёнка!

— Можно ли назвать серию о Мамаях и Мамаивнах завер­шённой?

— Нет, этот цикл будет иметь продолжение, только ещё более абстрактное и современное: в нём станет больше цветовых пятен и меньше читаемых символов. Те мысли, которые я хочу выразить, не имеют ни временной, ни про­странственной конкретизации. По­тому что герой — это дух, а дух не­возможно очертить или ограничить определённой формой… Но всё это, конечно, нужно прочувствовать.

 

Беседовала Иванна Стратийчук