Новый год в галерее «КалитаАртКлуб» встретят в окружении украинских пейзажей и легендарных Мамаев, созданных киевской художницей Катериной Косьяненко. Её персональная выставка — уже двенадцатая — открылась здесь 6 декабря, накануне дня святой Екатерины. |
Катерина Косьяненко родилась в Киеве. Училась в РХСШ им. Т. Шевченко. В 2002 г. окончила театрально-декорационное отделение Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры (мастерская Д. Лидера), в 2005‑м — ассистентуру- стажировку в живописной мастерской проф. В. Гурина. В 2009 г. стажировалась в парижской резиденции Cité internationale des arts, в 2011 г. — в Краковской академии изобразительного искусства им. Яна Матейко.
Член Национального союза художников Украины и польской ассоциации «Искусство без границ».
Среди наград — серебряная медаль Академии искусств Украины, первая премия на парижском Осеннем салоне 2003 г., премия и медаль «Лоренцо Великолепного» на VII биеннале современного искусства во Флоренции.
— Как давно вы начали работу над циклом картин о Мамаях?
— Мои первые Мамаи и Мамаивны появились в 2006 г. Сейчас уже трудно вспомнить в точности, как я пришла к этой теме, но как раз в то время я стала задумываться о героизме отдельной личности, о герое, который есть в каждом человеке. Персонификацией такого героя стал в моём представлении козак Мамай. Я намеренно произношу «козак», чтобы подчеркнуть его «украинскость». Мне кажется важным, что в русскоязычной литературе XIX в. достаточно часто используется именно этот вариант написания, если речь идёт о запорожцах. Разумеется, это мифический персонаж, но наверняка существовали какие‑то реальные люди, послужившие прототипами.
Относительно происхождения образа Мамая существуют разные версии: пишут, например, что это украинская интерпретация Будды — из‑за узнаваемой позы и отрешённого вида, а иногда в нём видят «козака-заморочника», колдуна, который умел обращаться волком, невидимым проникать к врагу, шпионить, влиять на природные явления. Предположений много, но факт один: образ Мамая стал настолько близок людям, что превратился в своего рода народную икону, которая была практически в каждом украинском доме. То есть этот персонаж казался не менее важным, чем святые, воспринимался как герой-защитник. Когда я начала писать первые картины на этот сюжет, то старалась не отступать от «иконографии», соблюдать историческую достоверность в изображении костюмов, оружия, предметов обихода, но затем перешла к более абстрактному осмыслению образа.
— Мамаи настолько символичны, что вопрос о национальной идее вашего творчества кажется излишним…
— Это наиболее очевидная интерпретация, хотя поначалу я вкладывала в свою серию несколько иное содержание. Мне хотелось рассказать об общечеловеческих, вневременных понятиях и чувствах: счастье, боли, рождениях и потерях, любви и смерти. Ведь, проходя сквозь все испытания, человек укрепляет свой дух. И именно поэтому герой в моём понимании — не столько воин на поле боя, сколько воин духа. Я говорю не о подвигах, а о чём‑то более глубинном, потаённом — о внутренней борьбе.
В какой‑то момент мне стало интересно, каким на самом деле был Мамай — не картинный, а настоящий? Кто его растил, какие пейзажи и какие люди его окружали… Во время учёбы в академии мне не раз приходилось воспроизводить во всех деталях каноническую версию картины о Мамае, и, честно говоря, один и тот же повторяющийся эпизод с сидящим под дубом бандуристом поднадоел уже тогда. Захотелось узнать какие‑то другие обстоятельства его жизни, сделать некий исторический экскурс, драматургическую раскладку его биографии. Теперь же, отойдя от жизнеописательности, серия о Мамае трансформируется в рассказ чём‑то вечном и абстрактном — о чувствах, переживаниях и духе.
Понятно, что символичность героя превращает серию о Мамаях в «код нации», и воспринимается большинством как выражение национальной идеи. Кто‑то насчитал в картине «Мои Мамаи» семнадцать лиц и соотнёс это с семнадцатью существовавшими куренями на Сечи — и это также было расценено как некая закодированность моего искусства. Хотя во время работы над полотном я решала исключительно композиционные и колористические задачи и вовсе не считала, сколько людей на нём изображено. Но это обычная ситуация: художник задумывает что‑то одно, а картины потом живут своей жизнью.
— Вы принимали участие во многих зарубежных выставках, конкурсах и пленэрах, стажировались в Париже и в Краковской академии. Насколько ценным оказался для вас этот опыт?
— Жизнь вдали от родной страны существенно влияет на мировоззрение, помогает выйти на новый уровень восприятия собственного творчества и искусства вообще. После длительного пребывания в Польше я перестала бояться чистой абстракции, потому что даже в ней можно найти черты, характерные для той или иной национальной школы. У поляков, например, очень сильна декоративная живописность, итальянцы — мастера цвета. Стало понятно, что национальные черты не обязательно должны проявляться в виде узнаваемых символов или этнографических деталей: в изобразительном искусстве есть масса других способов передать дух и мысли, исторически присущие каждому народу.
До поездки в Польшу я постоянно экспериментировала, принуждала себя к использованию каких‑то нехарактерных для меня художественных приёмов. По возвращении стала меньше думать о формальной стороне и позволила себе работать в более абстрактном и более эмоциональном ключе.
— На нынешней выставке вы представили немало пейзажей. Какое место занимают они в цикле работ о героях духа?
— Это новая выставка, и, естественно, мне хотелось включить в экспозицию новые работы. Поскольку жизнеописательные картины меня больше не вдохновляли, вполне закономерно возникла тема пейзажа как среды обитания Мамая, пространства, которое окружает и формирует личность.
— А ваши Мамаивны: кто они — женщины-героини или спутницы героев?
— Без сомнения, это женщины-героини. Разве их жизнь не героична? Чего стоит одно только рождение и воспитание ребёнка!
— Можно ли назвать серию о Мамаях и Мамаивнах завершённой?
— Нет, этот цикл будет иметь продолжение, только ещё более абстрактное и современное: в нём станет больше цветовых пятен и меньше читаемых символов. Те мысли, которые я хочу выразить, не имеют ни временной, ни пространственной конкретизации. Потому что герой — это дух, а дух невозможно очертить или ограничить определённой формой… Но всё это, конечно, нужно прочувствовать.
Беседовала Иванна Стратийчук